Карамзинисты и шишковисты. Споры о языке Взгляды шишкова на литературный язык

На вопрос Суть причины спора карамзинистов с шишковистами? суть причины спора карамзинистов с шишковистами? заданный автором Drakon лучший ответ это Сущность полемики между шишковистами и карамзинистами.
Классицизм, влиятельное литературное направление, державшее в своей власти художественное творчество более чем в течение столетия, не окончательно сошел со сцены в первой четверти XIX в. Делаются попытки приспособить его к новым историческим условиям, отыскать в нем целесообразное в социально-этическом и художественном отношениях. В рассматриваемое время шел процесс дифференциации внутри этого литературного направления, который вел к распаду системы.
В конце 80-х годов XVIII в. Державин организовал литературный салон, посетителями которого были А. С. Шишков, Д. И. Хвостов, А. А. Шаховской, П. А. Ширинский-Шихматов. Все они были активными сторонниками классицизма и создали литературное общество „Беседа любителей русского слова" (1811 -1816), в которое входили также И. А. Крылов и Н. И. Гнедич. А. С. Шишков, оказавшийся теоретиком общества, отчего его сторонники получили наименование „шишковистов",- публицист, настроенный реакционно, противник даже слова „революция" („Слава тебе, русский язык, что не имеешь ты равнозначащего сему слова! Да не будет оно никогда в тебе известно... "). „Рассуждение о любви к отечеству" - пример реакционной интерпретации патриотизма. Защищая русское самодержавие и церковь, Шишков выступал против „чужеземной культуры". Такая позиция привела его и шишковистов к неприятию языковой реформы Карамзина и европейских симпатий этого писателя и его группы. Разгорелся спор шишковистов с карамзинистами. Хотя социальные позиции их отнюдь не были противоположными (и те и другие были монархистами) , „европеизированному" языку карамзинистов Шишков противопоставил национальную языковую архаику. В „Рассуждении о старом и новом слоге российского языка", по существу, он воскрешал устаревшее для XIX в. учение Ломоносова о трех штилях, особенно превознося высокий штиль. В „Беседе" читались оды, „пиимы", трагедии, одобрялись произведения столпов русского классицизма. Однако влечение к национальной самобытности, свойственное членам „Беседы", было общественно ценной тенденцией, особенно когда она обращала писателей к реальным сторонам русской жизни, что весьма успешно осуществлял Державин в стихотворениях типа „Евгению. Жизнь Званская", „Приглашение к обеду". Выдающихся успехов достиг в этом отношении И. А. Крылов. Классицизм эволюционировал в сторону реализма, эта тенденция всегда была заметна в низких и средних жанрах - комедиях, сатирах, баснях, эпиграммах.
А. А. Шаховской - известный комедиограф начала века. „Там вывел колкий Шаховской своих комедий шумный рой", - дал Пушкин меткую социально-литературную зарисовку. Наиболее нашумевшей оказалась комедия „Урок кокеткам, или Липецкие воды" 1815), обострившая борьбу шишковистов против карамзинистов.
Колкости Шаховского были направлены на высший свет, в котором замечено было ложное просвещение - мода на иностранщину, с чем драматург связал показной и наигранный или глупый от отсутствия подлинной культуры сентиментализм. В образе чувствительного и влюбленного поэта Фиалкина („пресладкого творенья"), автора баллад о мертвецах, современники увидели пародию на В. А. Жуковского. Друзья поэта были возмущены. Тем более что в другой комедии, более ранней, „Новый Стерн", Шаховской нападал на Карамзина и известного в то время карамзиниста В. В. Измайлова. В комедии имели место колкости, попавшие одновременно в арзамасцев С. С. Уварова и В. Л. Пушкина.

Сейчас, кажется, никто не подвергает сомнению то обстоятельство, что уже в царствование Александра I и Николай Карамзин, и Александр Шишков являлись политическими единомышленниками-консерваторами. Однако до сих пор бытует устойчивый миф о противостоянии Карамзина и Шишкова, созданный ещё в XIX веке либеральными мемуаристами и публицистами и «канонизированный» в советской историографии. Дескать, в споре о том, как развиваться русскому литературному языку, либерал, западник, сентименталист и реформатор русского языка Карамзин однозначно победил консерватора, квасного патриота и литературного «архаиста» Шишкова, требующего опираться исключительно на церковнославянский язык и отказываться от употребления иностранных слов. Однако, как водится, всё было гораздо сложнее и интереснее

В 1803 году Шишков опубликовал трактат «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка». В нём он подверг критике карамзинский «новый слог», то есть лексические, фразеологические и стилистические заимствования из французского языка, характерные для сентиментализма, главным представителем которого в русской литературе был Карамзин. Он и его последователи обвинялись Шишковым в том, что они заражены «неисцелимою и лишающею всякого рассудка страстию к Французскому языку». В описании Шишкова галломания выглядела как тяжкая духовная болезнь, поразившая русское общество:

«Они (французы. - А.М.) учат нас всему: как одеваться, как ходить, как стоять, как петь, как говорить, как кланяться и даже как сморкать и кашлять. Мы без знания языка их почитаем себя невеждами и дураками. Пишем друг к другу по Французски. Благородные девицы наши стыдятся спеть Русскую песню». Всё это, по его мнению, чрезвычайно опасно для самой будущности русского государства и народа, поскольку «ненавидеть свое и любить чужое почитается ныне достоинством». В своих позднейших «Записках» Шишков красочно добавлял: «Обезьянство наше даже и купчихам нашим вскружило голову. Они из величавых и красивых нарядов своих переодевшись в какое-то безобразное рубище, похожи стали на лысых обезьян»

Галломания, граничащая с русофобией, была, по Шишкову, cледствием вытеснения или полного отсутствия национального воспитания. «Начало оного («крайнего ослепления и заблуждения». - А.М.) происходит от образа воспитания: ибо какое знание можем мы иметь в природном языке своем, когда дети знатнейших бояр и дворян наших от самых юных ногтей своих находятся на руках у Французов, прилепляются к их нравам, научаются презирать свои обычаи, нечувствительно получают весь образ мыслей их и понятий, говорят языком их свободнее, нежели своим».

Подобное положение, по Шишкову, являлось совершенно недопустимым, ибо означало, по его мнению, что французы, по сути дела, завладели Россией без единого выстрела и господствуют в ней:

«Они запрягли нас в колесницу, сели на оную торжественно и управляют нами, а мы их возим с гордостию, и те у нас в посмеянии, которые не спешат отличать себя честию возить их!». В итоге, заявлял Шишков, возникло своего рода моральное рабство, которое по своим последствиям хуже физического порабощения, всё же оставляющего надежду на грядущее освобождение: «Народ, который все перенимает у другого народа, его воспитанию, его одежде, его обычаям наследует; такой народ уничижает себя и теряет собственное свое достоинство; он не смеет быть господином, он рабствует, он носит оковы его, и оковы тем крепчайшие, что не гнушается ими, но почитает их своим украшением».

Но каким же образом могла возникнуть подобная ситуация? Шишков объяснял это следующим образом:

«Когда сообщением своим сближились с чужестранными народами, а особливо Французами, тогда вместо занятия от них единых токмо полезных наук и художеств, стали перенимать мелочные их обычаи, наружные виды, телесные украшения, и час от часу более делаться совершенными их обезьянами. <…> Мы кликнули клич (курсив здесь и далее Шишкова. - А.М.), кто из Французов, какого бы роду, звания и состояния он ни был, хочет за дорогую плату, сопряженную с великим уважением и доверенностию, принять на себя попечение о воспитании наших детей? Явились их престрашные толпы; стали нас брить, стричь, чесать». С точки зрения Шишкова, даже «и самый благоразумный и честный чужестранец не может без некоторого вреда воспитать чужой земли юноши».

Процессы всеобщей нравственной деградации, «растления», «заразы», предшествующих революции, по Шишкову, начались прежде всего в результате массового наплыва галлицизмов в русский язык и заимствования чужих обычаев. Всё это однозначно расценивалось им как своеобразная подрывная акция со стороны сознательных и бессознательных врагов России, которые «вломились к нам насильственно и наводняют язык наш, как потоп землю». А это вело к разрушению нравственных устоев общества. Любопытно отметить известный параллелизм взглядов на язык Шишкова и Жозефа де Местра , который писал: «Всякое вырождение отдельного человека или целого народа тотчас же дает о себе знать строго пропорциональной деградацией языка». Впрочем, ещё Екатерина II после разрыва отношений с революционной Францией «запретила учить в духовных училищах французскому языку, как проводнику развратных мнений».

По Шишкову, сугубая вина карамзинистов состояла в том, что, вводя в русский многочисленные кальки с французского, они игнорировали собственное языковое богатство, что в перспективе могло привести к неминуемой деградации («доведем язык свой до совершенного упадка»). При этом Шишков приводил в своём «Рассуждении» немало примеров действительно анекдотического характера (правда, не указывая, откуда он их взял):

«Вместо: деревенским девкам навстречу идут цыганки (пишут. - А.М.): пестрые толпы сельских ореад сретаются с смуглыми ватагами пресмыкающихся Фараонит (здесь и далее курсив Шишкова. - А.М.). Вместо: жалкая старушка, у которой на лице написаны были уныние и горесть: трогательный предмет сострадания, которого уныло-задумчивая физиогномия означала гипохондрию. <…> И проч.»

В своей критике подобных языковых «извращений» Шишков часто оказывался прав, хотя при этом сам неоднократно впадал в другую крайность. Так, он упрекал карамзинистов в том, что они «безобразят язык свой введением в него иностранных слов, таковых например как: моральный, эстетический, эпоха, сцена, гармония, акция, энтузиязм, катастрофа и тому подобных». В качестве «Русско-Французских слов» и «нелепого слога» он приводил такие прижившиеся к настоящему времени в русском языке слова, как «переворот», «развитие», «утончённый», «сосредоточить», «трогательно», «занимательно».

Богатство «Русского» языка, по Шишкову, ни с чем несопоставимо, тем более с французским: «Французы не могли из духовных книг своих столько заимствовать, сколько мы из своих можем: слог в них величествен, краток, силен, богат; сравните их с Французскими духовными писаниями, и вы тотчас сие увидите» . Тем более недопустимы были, согласно Шишкову, заимствования из современных французских книг: «Надлежит с великою осторожностию вдаваться в чтение Французских книг, дабы чистоту нравов своих, в сем преисполненном опасностию море, не преткнуть в камень», ибо «нигде столько нет ложных, соблазнительных, суемудрых, вредных и заразительных умствований, как во Французских книгах» .

Причины подобного отношения Шишкова к французской литературе и французам очевидным образом определялись полным неприятием идей Просвещения и негативным опытом Французской революции, реализовавшей эти идеи на практике. Ненависть к французам и одновременно боязнь их пронизывают сочинение Шишкова, являются его непременным фоном. В «Рассуждении» Шишков с одобрением, как образчик истинно русского слога и высокого стиля, приводит обширный фрагмент из речи Александра Суворова , в котором консервативное восприятие революционной Франции даётся в чрезвычайно яркой и рельефной форме:

«Сия страна расточенна, растерзана, без власти, без законов, без подчинения. <…> Тамо царствуют днесь неистовые, неблагословенные кровопийцы. <…> народ сей упражняется в бесчисленных новоумышляемых суетах, совращающих Европу: коснулся благочестия, коснулся правительства: пренебрег древние, пренебрег живые примеры: мечтает изобретать и непрестанно гласит новое просвещение, новые составы всего, новые права человечества: умы и сердца многих неразумных ядоупоил погибельным своим учением. <…> Вы (французы. - А.М.) превратили правила, нрав правлений; поколебали учрежденное верою, отъяли сладчайшее упование, сладчайшее утешение человечества: вы породили дерзостнейшие и пагубнейшие мнимовдохновенных, мнимопросвещенных, общества: тьмы тем человеков вами совращены: но се наипервее совращено и разрушено собственное отечество ваше! - О колико паче зубов змиевых язвительнейший, не сыновний, не отечественный дух».

Неприятие Шишковым французского языка и культуры носило идейный, консервативно-охранительный характер, было обусловлено стремлением противопоставить просвещенческому проекту собственную, национальную, русско-православную традицию, ядром которой являлся язык. При этом язык выступал в понимании Шишкова как субстанция народности, квинтэссенция национального самосознания и культуры.

«Язык есть душа народа, зеркало нравов, верный показатель просвещения, неумолчный проповедник дел. Возвышается народ, возвышается язык; благонравен народ, благонравен язык <…> Где нет в сердцах веры, там нет в языке благочестия. Где нет любви к отечеству, там язык не изъявляет чувств отечественных. Где учение основано на мраке лжеумствований, там в языке не воссияет истина; там в наглых и невежественных писаниях господствует один только разврат и ложь. Одним словом, язык есть мерило ума, души и свойств народных». Язык помимо прочего имеет важную государствообразующую функцию: «Он же соединяет всех самыми крепкими узами. Опытами доказано, что в сопряжении областей не составляют они совершенного единства тела и души, доколе языки их различны; и напротив того самые разделенные и отторженные одна от другой области, имеющие один язык, сохраняют в себе некое тайное единодушие, которого ни рука власти, ни рука времени разрушить не могут».

Для национально ориентированных русских мыслителей, подобных Шишкову, язык оставался фундаментальным началом народного воспитания, основой основ (следует отметить, что согласно гипотезе Сепира - Уорфа именно через язык усваивается понятийная система во всём её национальном своеобразии. Каждый национальный язык формирует у его носителей особую, неповторимую модель мира. Кроме того, язык является самым мощным способом воздействия на формирование личной системы ценностей).

Пафос критики Шишкова определялся также его общей установкой, состоящей в том, что он считал: современный ему русский язык должен формироваться прежде всего на собственной традиционной основе (идея противопоставить церковнославянский язык наплыву иностранных слов в русский язык принадлежала Михаилу Ломоносову и была развита им в сочинении «О пользе книг церковных»), которую он представлял следующим образом:

«Древний Славенский язык, отец многих наречий, есть корень и начало Российского языка, который сам собою всегда изобилен был и богат, но еще более процвел и обогатился красотами, заимствованными от сродного ему Эллинского языка, на коем витийствовали гремящие Гомеры, Пиндары, Демосфены, а потом Златоусты, Дамаскины и многие другие Христианские проповедники».

Под «древним Славенским языком» Шишков имел в виду церковнославянский, отождествляемый им, в свою очередь, со славянским праязыком. Шишков творил миф о языке, делая это с определёнными идеологическими и культурно-политическими целями. Согласно творимому Шишкову мифу русский язык через церковнославянский выступает прямым «наследником» античной языческой греческой древности и христианско-православной Византии. Шишков утверждал: «Под именем Славенских, Славено-Российских и Русских книг можно разуметь различных времен слоги, или язык в смысле слога, как то слоги Библии, Патерика или Чети-миней, слова о полку Игоревом, старинных грамот, Несторовой летописи, Ломоносова и проч. Во всех оных слог или образ объяснения различен; но чтоб Славенской и Русской язык были два языка, то есть, чтоб можно было сказать это Славенское, а это Русское слово, сего различия в них не существует».

Отметим, что в XX веке схожие взгляды отстаивал идеолог евразийства, известный историк, лингвист и филолог Николай Трубецкой :

«Русский язык из всех славянских языков имеет за собой наиболее долгую и непрерывную литературную традицию. Путем непрерывного преемства он восходит к старо-церковнославянскому, то есть к потенциально общеславянскому литературному языку конца эпохи праславянского единства. Благодаря органическому слиянию в русском литературном языке церковнославянской стихии с великорусской словарь русского языка необычайно богат. Богатство это заключается именно в оттенках значения слов. <…> Сопряжение великорусской стихии с церковнославянской сделало русский литературный язык совершеннейшим орудием как творческой мысли, так и художественного творчества. Без церковнославянской традиции русский язык вряд ли бы достиг такого совершенства. <…> Сопряжение церковнославянской и великорусской стихии, будучи основной особенностью русского литературного языка, ставит этот язык в совершенно исключительное положение. Трудно указать нечто подобное в каком-нибудь другом языке».

Нельзя утверждать, что Шишков якобы призывал писать на церковнославянском: «Я не то утверждаю, - говорил он в «Рассуждении», - что должно писать точно Славенским слогом, но говорю, что Славенский язык есть корень и основание Российского языка; он сообщает ему богатство, разум, силу, красоту. И так в нем упражняться и из него почерпать должно искусство красноречия, а не из Боннетов, Волтеров, Юнгов, Томсонов и других иностранных сочинителей». Юрий Лотман доказывал: идея Шишкова о том, что русский литературный язык должен основываться на церковнославянской лексике, является не возобновлением старинной национальной традиции, а последствием воздействия европейской культуры романтизма XVIII века.

Оппоненты Шишкова приписывали ему мысль о полной недопустимости каких-либо заимствований из других языков и культур. «Шишков впадал в крайность, полностью отрицая целесообразность всяких заимствований». Бесспорно, своего рода «лингвистический национализм», граничащий с изоляционизмом, был присущ Шишкову. Но всё же его взгляды на проблему языковых заимствований были не столь уж примитивны. Во всяком случае, он не отрицал в принципе самой возможности языковых (как и всех прочих) влияний. Всякие прямые заимствования Шишков отвергал, полагая, что в русском языке имеются все необходимые корни, для того чтобы выразить принципиально новые понятия, появившиеся в других языках. С другой стороны, под влиянием полемики с оппонентами Шишков следующим образом окончательно сформулировал свои взгляды на проблему языковых заимствований: «Кто желает действительную пользу приносить языку своему, тот всякого рода чужестранные слова не иначе употреблять должен, как по самой необходимой нужде, не предпочитая их никогда Российским названиям там, где как чужое так и свое название с равной ясностию употреблены быть могут».

Шишков наметил собственную программу исправления «Русского» языка:

«Возвращение к коренным словам своим, и употребление оных по собственным своим о вещах понятиям <…> хотя бы оные по отвычке от них нашей сначала и показались нам несколько дики» . С его точки зрения, несмотря на известное «повреждение нравов», в России пока сохранялись остатки мощной культурно-религиозной традиции, которые можно и нужно было использовать: «Мы оставались еще, до времен Ломоносова и современников его, при прежних наших духовных песнях, при священных книгах, при размышлениях о величестве Божием, при умствованиях о християнских должностях и о вере, научающей человека кроткому и мирному житию; а не тем развратным нравам, которым новейшие философы обучили род человеческий и которых пагубные плоды, после толикого пролития крови, и поныне еще во Франции гнездятся».

Дискуссия, развязанная Шишковым в его «Рассуждении», лишь формально носила филологический характер. Полемика вокруг «Рассуждения» явилась одним из центральных эпизодов в формировании протославянофильских умонастроений, была ничуть не менее значимой, чем последующие споры славянофилов и западников, обострив вопрос о возможности выбора «самобытного» пути развития России. Марк Альтшуллер так определяет основные черты взглядов шишковистов: «Россия в своем развитии должна прежде всего ориентироваться на свое национальное прошлое: на древнеславянские основы культуры, на традиционно сложившиеся в русском быту морально-этические нормы, на прочно устоявшиеся формы феодально-монархических отношений» . Необходимо также подчеркнуть, что взгляды Шишкова нельзя определять как прямолинейно «антизападные»: в отличие от французской он любил и ценил итальянскую и немецкую культуры.

В 1811 году началось постепенное сближение Шишкова с Карамзиным. Тогда возникло литературное объединение русских консерваторов, ядро которого составляли так называемые архаисты, противники сентименталистского «нового слога»: Александр Шишков, Гаврила Державин, Иван Крылов и другие, - «Беседа любителей русского слова». «Беседа» была консервативной по своему составу и идейной направленности. Первоначально она состояла из 24 действительных членов и из членов-сотрудников. К числу действительных членов «Беседы» принадлежали Иван Крылов, Сергей Ширинский-Шихматов, Алексей Оленин, Дмитрий Хвостов, Александр Лабзин, Александр Шаховской и другие. В числе 33 почётных членов были главнокомандующий Сергей Вязмитинов, Фёдор Ростопчин, Михаил Философов, Павел Голенищев-Кутузов, Александр Голицын, Михаил Сперанский, Владислав Озеров, Михаил Магницкий, Сергей Уваров, Василий Капнист, Алексей Мусин-Пушкин, Санкт-Петербургский митрополит Амвросий (Подобедов), епископ Вологодский Евгений (Болховитинов) . С членами «Беседы» искал контакты Жозеф де Местр .

Одним из вызывавших удивление историков фактов было наличие имени Карамзина в списках почётных членов «Беседы». Одним из первых отметил это обстоятельство Михаил Лонгинов : «Общество, имеющее главною целию противодействовать влиянию Карамзина и его школы, избирает того же Карамзина в почетные члены! Видно, слава его была слишком популярна и прочна, если «Беседа» была вынуждена на такой непоследовательный поступок. Видно, отсутствие его имени в списке членов какого бы то ни было литературного общества само по себе было бы формальным осуждением его принципов и целей» . На самом же деле ничего удивительного или парадоксального в этом не имелось. К тому моменту политические позиции Карамзина и Шишкова во многом сблизились. Хотя дело отнюдь не ограничилось сближением исключительно на идейной почве.

Весной 1816 года, во время ожидания аудиенции у Александра I , произошло и личное знакомство Карамзина с Шишковым. По словам Николая Греча , Карамзин рассказывал, как первый раз встретился с Шишковым на приёме у великой княгини Екатерины Павловны. Карамзин первым делом заявил Шишкову: «Я не враг ваш, а ученик: потому что многое высказанное вами было мне полезно, и если не все, то иное принято мною, и удержало меня от употребления таких выражений, которые без ваших замечаний были бы употреблены» . С этого момента «они были если не друзьями, то по крайней мере добрыми искренними знакомыми». Вероятно, сближение двух прежних литературных оппонентов всё же происходило не гладко. 14 февраля 1816 года Карамзин писал: «Нынешний день буду у Державина обедать со всеми моими смешными неприятелями, и скажу им: есмь един посреде вас, и не устрашуся!» . В письме от 18 февраля того же года он рассказывал: «Славный мой обед с неприятелями не был для них весел: все сидели нахмурясь, хотя я и старался забавлять их грамматикою, синтаксисом, этимологиею. Добрый старик Державин вздумал было произвести меня в члены Российской Шишковской Академии, но я сказал ему, что до конца моей жизни не назовусь членом никакой Академии и не буду ни в каком так называемом ученом обществе». Впоследствии, впрочем, позиция Карамзина изменилась.

В октябре 1818 года Карамзин по просьбе Шишкова, который стал после прочтения карамзинской «Истории» его поклонником, написал речь для торжественного собрания академии 5 декабря 1818-го. 10 октября 1818 года он писал Ивану Дмитриеву : «Добрый Шишков одобрил эту речь, не знаю, искренно ли?». Помимо всего прочего в ней содержалось следующее утверждение: «Петр Великий, могущею рукою своею преобразив отечество, сделал нас подобными другим Европейцам. Жалобы бесполезны. Связь между умами древних и новейших Россиян прервалася навеки» .

В этом же году по предложению Шишкова Карамзина избрали членом академии. Политические взгляды и литературные вкусы их к тому времени существенно сблизились под влиянием занятиями русской историей. Приязнь Шишкова к Карамзину после прочтения «Истории» зашла так далеко, что он предложил Карамзину создать совместное литературное объединение . В письме к Ивану Дмитриеву от 14 декабря 1822 года Карамзин писал: «Добрый Шишков убеждает меня завести вечера для чтений и бесед о литературе; но что читать? С кем и о чем беседовать? Могу представить ему только Блудова и Дашкова, в надежде на его голубиное незлобие» . На торжественном заседании академии в конце декабря того же года под председательством Александра Шишкова Карамзин был «намерен читать о Годунове, а князь Шаховской две сцены из Энеиды; Воейков что-то о Ломоносове в стихах». Инициатива Шишкова закончилась ничем, но отношения были сохранены. 1 июля Карамзин писал Дмитриеву: «Люблю его (Шишкова. - А.М.) за доброе сердце». По словам Александра Стурдзы , Шишков «чистосердечно и публично отрекся от прежних своих невыгодных мнений о писателе Карамзине <…> маститый старец полюбил в нем человека, преклонил голову перед изящной чистотой его слога, одним словом, влюбился в его творения и в него самого» .

Таким образом, вопрос о победителях в полемике шишковистов и карамзинистов «достаточно сложен». Марк Альтшуллер указывает на тот факт, что, хотя большинство филологов и историков XIX и тем более XX века считало безусловными победителями карамзинистов, Юрий Тынянов ещё в 1929 году писал: «Не очень распространен тот факт, что не Карамзин победил Шишкова, а, напротив, Шишков Карамзина. По крайней мере, в 20-х и 30-х годах было ясно многим, что в «Истории государства российского» Карамзин сдал свои стилистические позиции своим врагам» <…> Ныне, после работ Юрия Лотмана, Бориса Успенского, Бориса Гаспарова, Виктора Живова и других, вопрос о победителях и побеждённых должен решаться гораздо серьёзнее и по-иному.

Н. М. Карамзин и его антагонист А. С. Шишков. «Беседа любителей русского слова» и «Арзамасское общество безвестных людей» («Арзамас»). При чтении Ломоносова, Крылова, Державина и Карамзина тотчас становится ясно, что они принадлежат к разным литературным школам. Язык Ломоносова в основном торжественный, с обилием церковнославянизмов, архаизмов. Крылов опирается на высокую лексику, на просторечные и разговорные формы. Державин использует библеизмы и торжественные слова, смешивая их со словами среднего стиля. Карамзин употребляет ли-тературно-разговорные слова, принятые в образованном кругу. Он культивирует средний стиль, избегая как высокой, торжественной, так и просторечной, простонародной лексики.

Многие слова и выражения, которые ввел Карамзин в языковой обиход, были взяты из французского языка и переведены на русский с присоединением русских суффиксов, например трогательный (в значении «тронуть душу нежными, добрыми чувствами»), промышленность, переворот (в значении «революция») и др. Например, в «Бедной Лизе» Карамзина сразу чувствуется что-то нерусское в таком предложении: «Красота Лизы при первой встрече сделала впечатление в его судьбе...» «Сделала впечатление» - это прямой перевод с французского, или галлицизм. Сейчас мы так не скажем, а выразимся по-дру-гому, но во времена Карамзина литературный язык не был еще достаточно хорошо обработан и развит, чтобы на нем легко и свободно можно было передать те или иные тонкие чувства и переживания. Карамзин был недоволен этим. В статье «Отчего в России мало авторских талантов?» писатель пришел к выводу: русским авторам необходимо трудиться над выработкой единого литературного языка, чтобы свободно передавать самые сложные движения души. В то время, как мы знаем, единого, общего литературного языка не было, а существовали разные стили: высокий, средний и низкий. Они соответствовали высоким, средним и низким жанрам. Карамзин поставил перед собой задачу объединения всех стилей и понял ее как задачу национального масштаба и значения, исключительно патриотическую, двигающую вперед русскую словесную культуру.

Реформа литературного языка Карамзину нужна была для того, чтобы сеять и укреплять европейское просвещение в России, чтобы литературный язык стал проводником европейских идей. Карамзин не помышлял о простом, механическом перенесении законов французского языка на законы русского. Он имел в виду опору на самые общие стилистические установки, но никак не изменение коренных основ языка, что, кстати, и невозможно.

Против Карамзина, особенно против его желания образовать общий литературный язык на сближении с французским, выступил адмирал А. С. Шишков. Он опубликовал в 1803 году сочинение «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка». Позднее Шишков основал в 1807 году совместно с Державиным, А. С. Хвостовым, С. А. Ширинским-Шихматовым и другими литераторами общество «Беседа любителей русского слова» 1 . Так в русском обществе развернулись споры о литературном языке и его судьбах, сыгравшие огромную роль в русской культуре и имевшие для развития литературы первостепенное значение.

Шишков был особенно недоволен тем, что русский литературный язык надо создавать по образцу французского. Он недоумевал, каким образом законы одного национального языка можно приложить к законам другого, если они возникли и развились в совершенно иных исторических условиях, а строй одного весьма отличен от строя другого. «Вместо изображения мыслей своих по принятым издревле правилам и понятиям, многие веки возраставшим и укоренившимся в умах наших, изображаем их по правилам и понятиям чуждого народа...»

Свое национально-патриотическое чувство Шишков посчитал оскорбленным и униженным: вместо того чтобы усовершенствовать родной язык в соответствии с его законами, Карамзин и литераторы его круга хотят лишить его самобытности, оторвать от почвы и в конце концов погубить. Шишков задавал себе тот же вопрос, что и Карамзин: «Кто виноват в том, что мы во множестве сочиненных и переведенных нами книг имеем весьма немногое число хороших и подражания достойных?» И в противоположность Карамзину отвечал: «Привязанность наша к французскому языку и отвращение от книг церковных». В доказательство этого Шишков ополчался на тех писателей, которые безобразят язык свой введением в него иностранных слов, таковых, например, как моральный, эстетический, эпоха, сцена, гармония, акция, энтузиазм, катастрофа и т. п., а «из русских слов стараются сделать не русские, как, например: вместо будущее время говорят будущность».

И Карамзин, и Шишков были патриотами, но патриотизм понимали по-разному. Оба устремлялись в будущее, и обоими овладела национально-историческая и, по существу, романтическая идея. Для Карамзина достоинство русской литературы состояло в ее сближении, сопряжении с другими европейскими литературами. Для Шишкова достоинство русской литературы заключалось в отгороженности от европейских традиций.

Решение проблемы единого литературного языка приняло в России полемически-пародийный характер и связано с образованием и деятельностью двух литературных объединений - «Беседой любителей русского слова» (1811 - 1816) и «Арзамасским обществом безвестных людей» (1815-1818).

С целью воспитания будущих молодых писателей в своем духе А. С. Шишков задумал создать литературное общество, в котором умудренные жизненным и литературным опытом маститые старцы давали бы советы подающим надежды начинающим авторам. Так родилась «Беседа любителей русского слова». Ее ядро составили Г. Р. Державин (торжественность и значительность заседаний была подчеркнута тем, что они происходили в его доме), А. С. Шишков, М. Н. Муравьев, И. А. Крылов, П. И. Голенищев-Кутузов, С. А. Ширинский-Шихматов.

Официальное учреждение «Беседы» состоялось 21 февраля 1811 года, а торжественное открытие - 15 марта 1811 года. Ее действительные члены и члены-сотрудники распределялись по четырем «должностным разрядам», во главе которых стояли председатели (А. С. Шишков, Г. Р. Державин, А. С. Хвостов, И. С. Захаров). Кроме них, в заседаниях «Беседы» участвовали Н. И. Гнедич, П. А. Катенин, А. С. Грибоедов, В. К. Кюхельбекер и другие известные литераторы. «Беседчики», или «шишкови-сты», издавали свой журнал «Чтения в «Беседе любителей русского слова» (1811 - 1816).

Еще до открытия «Беседы» к Шишкову присоединились некоторые литераторы, не разделявшие принципов сентиментализма и возникавшего на основе переводов и переложений с европейских языков романтизма (например, баллад Жуковского). Наиболее последовательным и талантливым среди них был поэт и драматург князь А. А. Шаховской. В 1805 году он выступил с пьесой «Новый Стерн», направленной против карамзинистов. Затем он опубликовал в своем журнале «Драматический вестник» несколько сатир (1808), в которых упрекал современных лириков в мелкости тем, в излишней слезливости, в нагнетании искусственной чувствительности. В своей критике Шаховской был прав. Он прав был и тогда, когда решительно ополчился против «коцебятины» (от имени посредственного немецкого драматурга Августа Коцебу, которым по какому-то необъяснимому недоразумению восхищался Карамзин, превознося его психологизм) - сентиментально-мелодраматических пьес, наводнивших русскую сцену. Вскоре, в 1809 опубликовал новое сочинение и Шишков («Перевод двух статей из Лагарна с примечаниями переводчика»), где развивал идеи знаменитого трактата.

Чаша терпения сторонников Карамзина переполнилась, и они решили отвечать. Сам Карамзин участия в полемике не принимал. Казалось бы, общая забота о создании единого национального литературного языка и общая устремленность к романтизму должны были привести к объединению усилий всех просвещенных слоев. Однако случилось иначе: общество раскололось, и произошло глубокое размежевание.

С критикой Шишкова выступил в 1810 году на страницах журнала «Цветник» Д. В. Дашков, подвергший сомнению утверждение Шишкова о тождестве церковно-славянского и русского языков. Он доказывал, что церковнославянизмы лишь одно из стилистических «вспомогательных» средств. Согласно Дашкову, Шишков - дилетант-филолог и его теория надуманна. В том же номере появилось послание В. Л. Пушкина «К В. А. Жуковскому», в котором, почувствовав себя задетым Шишковым, он отверг упреки в антипатриотизме:

Отечество люблю, язык я русский знаю,
Но Тредьяковского с Расином не равняю.

Еще дальше В. Л. Пушкин пошел в «Опасном соседе» (1811), которым восхищались карамзинисты. Описывая проституток, восторгавшихся «Новым Стерном» Шаховского, автор поэмы адресовал драматургу слова: «Прямой талант везде защитников найдет». Фраза эта стала крылатой.

Оскорбленный Шаховской написал комедию «Расхищенные шубы», в которой высмеял небольшой талант В. Л. Пушкина и его незначительный вклад в русскую словесность. 23 сентября 1815 года состоялась премьера комедии Шаховского «Урок кокеткам, или Липецкие воды». В пьесе был выведен слезливосентиментальный балладник Фиалкин, стихи которого пародировали балладу Жуковского «Ахилл» (в комедии содержались намеки и на балладу «Светлана»).

Так завязалась веселая и принципиальная полемика между карамзинистами и шишковистами.

Содержание и стиль полемики сложились после того, как в 1815 году Д. Н. Блудов написал сатиру в прозе «Видение в какой-то ограде». Сюжет сатиры Блудова заключался в следующем: «Общество друзей литературы, забытых Фортуною» и живущих в Арзамасе, вдали от обеих столиц (издевательский намек на известных литераторов из «Беседы», которые на самом деле все канули в Лету, т. е. умерли как писатели), встречаются в трактире и проводят вечера в дружеских спорах. Однажды они случайно наблюдают откровения незнакомца (по внешним чертам в нем легко узнать А. А. Шаховского). Используя старинный слог и форму библейского иносказания, незнакомец рассказывает о пророческом видении. Ему привиделось, что некий старец (в нем угадывался А. С. Шишков) возлагает на него миссию написать пасквиль на соперников, которые даровитее старца. Тем самым старец будто бы восстанавливает свою низко павшую репутацию, утоляет грызущую его зависть и забывает о собственной творческой неполноценности.

Сатира Блудова во многом наметила и жанр, и иронические приемы арзамасских сочинений. Она дала жизнь кружку (прежний Арзамас 2 решено возродить как «Новый Арзамас»), возникшему в 1815 году и названному «Арзамасское общество безвестных людей» или кратко «Арзамас». В него вошли В. А. Жуковский, П. А. Вяземский, Д. В. Дашков, А. И. и Н. И. Тургеневы, М. Ф. Орлов, К. Н. Батюшков, А. Ф. Воейков, В. Л. Пушкин, Д. Н. Блудов, С. С. Уваров. Арзамасцем числился и А. С. Пушкин, который открыто присоединился к обществу после окончания Лицея.

«Арзамас» возник как общество, ориентированное прежде всего на полемику с «Беседой» и Российской академией, и пародировал в своей структуре их организационные формы. В противовес официозной столичной «Беседе», где заседали крупные и опытные чиновники, арзамасцы нарочито подчеркивали провинциализм «общества безвестных людей». Особым постановлением разрешено было «признавать Арзамасом всякое место» - «чертог, хижину, колесницу, салазки».

Арзамасские пародисты остроумно обыгрывали известную традицию Французской академии, когда вновь избранный член произносил похвальную речь в честь умершего предшественника. Вступающий в «Арзамас» выбирал из «Беседы» «живого покойника», и в его честь звучала «похвальная речь», пропитанная иронией. Язык арзамасских речей, изобиловавший литературными цитатами и реминисценциями, был рассчитан на европейски образованного собеседника, способного улавливать подтекст и чувствовать иронию. Это был язык посвященных.

В арзамасских протоколах доминирует игриво-пародийное начало. Королем буффонады единодушно был признан Жуковский, бессменный секретарь общества. И так как, по его утверждению, «оно родилось от нападок на Баллады», участникам присваивались прозвища, взятые из баллад Жуковского. Сам «балладник» носил арзамасское имя «Светлана». Вяземский - «Асмодей», Батюшков - «Ахилл» (намекая на его тщедушную фигуру, друзья шутили: «Ах, хил»), Блудов - «Кассандра», Уваров - «Старушка», Орлов - «Рейн», Воейков - «Иви-ков журавль», юный Пушкин - «Сверчок», а его дядя, Василий Львович, бывало, что и четыре - «Вот», «Вот я вас», «Вот я вас опять!», «Вотрушка».

Своеобразной эмблемой общества стал величественный арзамасский гусь 3 , прославленный в веках российскими гастрономами, а наименование «гусь» - почетным для каждого члена. Однако у современников невольно возникали и другие ассоциации. В книге «Эмблемы и символы», изданной впервые по указу Петра I в 1705 году и многократно переиздававшейся, была эмблема под № 86 («гусь, пасущийся травою») с таким символическим толкованием: «Умру либо получу желаемое», что вполне гармонировало с чувствами арзамасцев, провозгласивших «непримиримую ненависть к «Беседе».

Итак, арзамасцы принялись шутливо отражать нападки «Беседы» и сами азартно и бесстрашно атаковали своих противников. Содержание споров было серьезным, но форма, в которую облекли их арзамасцы,- пародийно-игровой.

Для арзамасцев «Беседа» - общество прошлого, там заседают, кроме Крылова и еще нескольких писателей, косные старцы во главе с Дедом Седым, т. е. Шишковым. Почти все они бездарны, литературных талантов у них нет, а потому их амбиции смешны и претензии на руководство литературой беспочвенны. Как писатели, они мертвецы. Таковы же их сочинения, место которым в реке забвения Лете, текущей в подземном царстве мертвых. Пишут «беседчики» на мертвом языке, употребляя давно исчезнувшие из речевого обихода слова (арзамасцы издевались над выражением «семо и овамо»).

Шишков и его братия, но мнению арзамасцев, достойны не столько беспощадного негодования, сколько беззлобного вышучивания, так как их произведения пусты, бессодержательны и сами лучше всякой критики обнажают собственную несостоятельность. Несмотря на серьезный замысел, не предусматривающий иронии, они невольно высмеивают себя в едких автопародиях.

Основным способом веселого издевательства становится «арзамасская галиматья» - устаревший высокий стиль, беспредельно поэтизирующий безумное содержание и языковое сумасшествие сочинений «беседчиков». Такими предстали арзамас-цам взгляды Шишкова.

Тяжеловесной величавой темноте сочинений и речей сторонников Шишкова арзамасцы противопоставили легкий, изящный и даже несколько щегольской стиль Карамзина. Уходящую со света «Беседу» сменяет «Новый Арзамас». Арзамасцы создают свой космический мир, они творят невиданную еще арзамасскую мифологию.

Вся история «Арзамаса» распадается на два периода - ветхий и новый. Нетрудно увидеть здесь прямые аналогии с Ветхим (Библия) и Новым (Евангелие) Заветами, с идеей православной церкви. «Ветхий Арзамас» - это «Дружеское литературное общество», в котором уже возникли идеи, блестяще развитые «Новым Арзамасом», на который перешла благодать прежнего «Арзамаса». Действительно, многие члены «Дружеского литературного общества» стали в 1815 году участниками «Арзамаса». Принимая эстафету, «Новый Арзамас» крестился, т. е. очистился от старых пороков, от скверны и преобразился. Крещенскими водами стали для «Нового Арзамаса» «Липецкие воды» (намек на комедию Шаховского). В этих очистительных водах исчезли последние остатки грязи «беседчиков», они умерли, а вместо них родился обновленный и прекрасный «Арзамас». С крещением связано и принятие новых имен. Отныне арзамасцы обрели новую религию, узнали и уверовали в своего неземного бога - бога Вкуса.

В полном согласии с идеями Карамзина художественный вкус толкуется как личная способность. Он не может быть постигнут умом. Вкусу нельзя научить: он не достается трудом. Человек получает вкус как небесный дар, как спустившуюся с неба и посетившую его благодать. Вкус таинственно связан с добром и подлежит ведению не знания, а веры. Отсюда ясно, что, создавая многомысленность представлений, арзамасцы сопрягают церковные и эстетические идеи. Церковная идея переносится в бытовой план, а эстетическая идея «сакрализуется» (освящается религией, становится священной). Иначе говоря, арзамасцы сочетают травестию (ироническое использование «высокого» жанра и «высокого» стиля для передачи заведомо «низкого» содержания) и бурлеск (намеренно грубое и дерзкое стилистически «низкое» изложение «высокой» темы).

В игровом космическом мире арзамасцев Вкус - бог, отрицающий правила, нормы; бог, требующий ясности мысли, психологической уместности и точности слова и выражения, их легкости, изящества и благозвучия. Бог Вкуса действует тайно, вселяясь как дух в каждого арзамасца. Одновременно его тайное присутствие обретает плоть - арзамасского Гуся. Чтобы арзамасцы могли спастись от демонических сил «беседчиков», бог Вкуса предлагает им отведать свою плоть. Вкусив божественной плоти, они таинственным образом избегают чар «Беседы» и спасаются. Гусиная плоть вкусна и чудодейственна. Она не только оберегает и защищает арзамасцев от всех напастей, но и заключает в себе божественный творческий дар: сочинения арзамасцев оказываются наполненными истинным вкусом и выступают как «богоугодные», т. е. одобренные богом Вкуса. Культ бога Вкуса поддержан церковью.

«Арзамас» - средоточие эстетической веры - представляет собой храм, церковь бога Вкуса, подобную православной церкви - хранительницы религии. У литературного православия, как у всякой истинной религии, есть противник в виде литературных сил тьмы и зла. Они сосредоточились в «Беседе».

Как известно, главными врагами православия были язычество, ислам, иудаизм. Поскольку «беседчики» сами отринули бога Вкуса, они разоблачаются как «раскольники», «язычники», «магометане», «иудеи», а нечистый храм - их «Беседа» именуется то «капищем» (язычество), то «синагогой» (иудаизм). Нередко «Беседа» объявляется местом колдовства, совершения ритуальных зловещих молений. Тогда она предстает ложной церковью, «антицерковью», а «беседчики» - «колдунами», «чародеями», «чернокнижниками». Наконец, «беседчики» оказываются в свите Сатаны, Дьявола, и тогда они превращаются в чертей, ведьм, а сама «Беседа» становится местом их сборища - адом. Тем самым арзамасцы имеют свой поэтический храм «Арзамас», своего бога - Вкуса и свой «пиитический ад» - «Беседу».

В 1816 году «Беседа» прекратила свое существование. «Арзамас» продержался до 1818 года и тоже исчез с литературной арены. Попытки возродить «Беседу», предпринятые А. С. Хвостовым, равно как и попытки придать арзамасским заседаниям серьезную форму, не имели успеха. Однако арзамасское братство и арзамасское красноречие не прошли бесследно. В преобразованном виде они вошли в литературный быт и в литературу.

Оба взгляда на единый литературный язык имели достоинства и недостатки: Карамзин, верно подчеркнув значение среднего стиля, разговорного языка образованного общества, и сосредоточившись на нем, первоначально не учел стилистической роли высокого и низкого стилей (впоследствии, работая над «Историей государства Российского», он отдал должное высокому стилю, что было поставлено ему в заслугу Шишковым). Шишков, верно обратив внимание на высокий и низкий стили, отверг средний стиль, разговорный язык. Единый русский литературный язык не мог быть создан, если бы писатели пошли по пути только Карамзина или только Шишкова. Все три стиля должны были участвовать в его сотворении. Так и случилось.

На основе разговорного литературного языка и среднего стиля, обогащенного высоким и низким стилями, усилиями всех писателей начала XIX века образовался единый литературный язык. Это не стало началом объединения нации, как надеялись Карамзин и Шишков. Напротив, пропасть между дворянским и недворянскими сословиями все более углублялась. Она стала предметом размышлений всех русских писателей от А. Пушкина до Л. Толстого. Однако созидательное начало в самом факте создания единого литературного языка сказалось в полной мере в литературе. Именно благодаря этому обстоятельству русская литература в чрезвычайно короткие сроки стала на один уровень с ведущими европейскими литературами мира. У истоков ее триумфального шествия стоит веселая полемика арзамасцев с шишковистами, наполненная вполне серьезным и значительным содержанием.

В сотворении единого литературного языка главная заслуга, не умаляя вклада других писателей, бесспорно, принадлежит Пушкину.

Пушкин-лицеист исповедовал идеологию «Арзамаса». Он весь отдался литературной схватке с «Беседой губителей русского слова». От «Арзамаса» он навсегда унаследовал дух литературного озорства, стихию «легкого и веселого», нацеленность на полемику. Настроение Пушкина получило отражение в эпиграмме «Угрюмых тройка есть певцов...» (1815). Однако уже в 1820-е годы Пушкин неудовлетворен литературным «сектантством» (Ю. Н. Тынянов), односторонностью и Карамзина и Шишкова. В 1823 году он пишет Вяземскому: «Я желал бы оставить русскому языку некоторую библейскую похабность. Я не люблю видеть в первобытном нашем языке следы европейского жеманства и французской утонченности. Грубость и простота более ему пристали. Проповедую из внутреннего убеждения, но по привычке пишу иначе». Эти слова означают, что основой поэтического языка Пушкина по-прежнему остается средний слог, но поэт уже отчетливо осознает его ограниченность. Он признает относительную правоту Шишкова («Притязания Шишкова во многом смешны; но и во многом он был прав»), хочет «выучиться» у Катенина, сторонника высокого и просторечного стилей. Такие произведения, как «Борис Годунов», свидетельствуют об учете Пушкиным некогда враждовавших точек зрения.

Полемика о русском литературном языке способствовала тому, что литература отказалась от жанрового мышления, обратилась к мышлению и игре стилями, чем особенно виртуозно воспользовался Пушкин в «Евгении Онегине», Лермонтов в поэмах, Гоголь в ранних повестях. Она открыла простор как для развития романтического направления в его психологическом и гражданском (социальном) течениях, так и для формирования реалистических основ русской литературы в творчестве Крылова, Грибоедова, Пушкина, Лермонтова и Гоголя.

Вопросы и задания

На каком историческом фоне развертывается литературное движение конца XVIII - начала XIX века? Назовите основные исторические события, произошедшие в Европе и в России.
Каково происхождение слова «романтизм»?
Какова историческая почва, на которой возник романтизм в Европе, Америке?
В чем романтики были не согласны с классицистами? Какая разница между ранним и поздним романтизмом?
Расскажите о романтизме как о литературном направлении в разных странах.
Что представляет собой романтизм как художественный метод? Каковы его основные принципы?
На какой почве возник романтизм в России и в чем состоят его национально-исторические особенности?
Какие литературные общества появились в начале XIX века? Кто в них входил?
По каким причинам развернулась в начале XIX века полемика о литературном языке? Каковы были позиции Н. М. Карамзина и А. С. Шишкова?
Когда и почему образовались два общества - «Беседа любителей русского слова» и «Арзамас»? Кто входил в состав этих объединений? Какие задачи ставили перед собой участники обоих собраний? Каков был их ритуал? Какие прозвища получили участники общества «Арзамас»? Какова пародийно-иерархическая структура «Арзамаса»? Каково содержание и формы полемики, которую вели арзамасцы и шишковисты? Какова эстетическая функция смеха (сатира, буффонада, бурлеск, травестия) у арзамасцев?

1 Официально утверждено в 1811 году.

2 Под «прежним», или «старым», «Арзамасом» участники понимали тот, о котором рассказано в сатире Блудова, и «Дружеское литературное общество», многие участники которого стали членами «Нового Арзамаса».

3 Арзамас славился своими огромными и вкусными гусями.

Творчество Карамзина, хронологически завершающее XVIII век, не только познакомило русского читателя с традициями европейского сентиментализма, но и стало основой для дальнейшего развития русской литературы на основе его достижений. В художественных произведениях Карамзина реализовалась проведённая им реформа русского языка, позволившая выразить «язык сердца», который явился основой сентиментализма.

К концу XVIII века, когда возможности классицизма были исчерпаны и на смену ему пришёл сентиментализм, стала явственно ощущаться потребность обогащения языка новыми лексическими средствами и систематизации его прежнего словарного состава. Эту задачу и стремился выполнить крупнейший представитель русского сентиментализма Н.М. Карамзин . В результате его литературно-журнальной деятельности и художественного творчества в русский язык было введено большое количество заимствованных слов. Ведь для сентиментализма характерно стремление к анализу тонких оттенков душевной жизни, лирических переживаний и т.д., для выражения которых в русском языке явно не хватало слов. Как правило, для этого представители культурных сословий пользовались французским языком.

Стремясь изменить эту ситуацию, Карамзин вводил в свои стихи и прозу множество сочинённых им новых слов по образцу французских эквивалентов. Эти слова стали широко входить не только в литературу, но и в живую речь образованных людей и в дальнейшем начали восприниматься как коренные русские слова: вкус, стиль, оттенок, влияние, моральный, эстетический, энтузиазм, меланхолия, трогательный, интересный, занимательный, существенный, сосредоточенный, утончённый, начитанность, потребность, промышленность и др. С помощью этих слов оказалось возможно достаточно точное выражение новых понятий, появившихся в литературе, тонких душевных состояний и настроений. Прекрасные образцы нового «языка чувств» мы находим в произведениях Карамзина-сентименталиста, например в его повести «Бедная Лиза». Стиль этого автора, легкий, изящный, выгодно отличался от довольно тяжеловесного языка Радищева.

Но нужно отметить, что далеко не все современники Карамзина были согласны с тем направлением, по которому он предложил реформировать русский язык. Наиболее ярким его противником стал писатель и филолог адмирал Л.С. Шишков , руководивший тогда Российской Академией. Главное его недовольство было тем, что в русский язык вводилось большое количество заимствованных слов. Свою позицию Шишков выразил в работе «Рассуждения о старом и новом слоге Российского языка», которая была опубликована в 1803 году. В дальнейшем у каждого из оппонентов появились свои сторонники и противники — «шишковисты» и «карамзинисты », между которыми развернулась ожесточённая полемика.

Сторонники Шишкова сосредоточились в руководимой им Российской Академии и созданном им литературном обществе под названием «Беседа любителей русского слова » (1811-1816). В «Беседу» входили разные по своим политическим и литературным пристрастиям люди, среди которых были как выдающиеся писатели и поэты (Г.Р. Державин, И.А. Крылов и др.), так и второстепенные, давно забытые писатели той эпохи. Сторонники Карамзина для борьбы с «Беседой» создали своё литературное объединение, которое назвали «Арзамас » (1815— 1818). Состав «Арзамаса» был весьма разнороден: сюда входили писатели и поэты К.Н. Батюшков, В.А. Жуковский, молодой А.С. Пушкин и его дядя и другие.

Арзамасцы называли членов «Беседы» архаистами и консерваторами, и в этом было много справедливого. Требования Шишкова сводились к тому, что необходимо в русском литературном языке использовать только старославянские и исконно русские корни и формы слов и отказаться от иностранных заимствований. Но уже его современникам казались просто смешными предложенные Шишковым замены: «галоши» на «мокроступы», «театр» — на «позорище».

Разумеется, Шишков понимал, что полный возврат к древнему языку невозможен. Суть его требований заключалась в том, чтобы сохранить в литературе высокие жанры и стиль, для чего и предлагалось расширение сферы использования церковнославянского языка. Следует также отметить, что накануне наполеоновского нашествия, когда появилась «Беседа», позиция её сторонников отвечала патриотическим настроениям, царившим в обществе. Не случайно, уже после распада «Беседы», последовавшей за смертью Державина, взгляды её сторонников на развитие литературного языка во многом поддерживали не только консерваторы по политическим взглядам, но и те, кто входил в декабристские объединения или был близок к ним: А.С. Грибоедов, В.К. Кюхельбекер, П.А. Катенин и др.

Но современникам Шишкова позиция Карамзина и его сторонников казалась гораздо более привлекательной, поскольку определялась не только языковым новаторством, но и прогрессивными идеями, связанными с просвещением. «Карамзинисты» в борьбе за новый язык литературы действительно исходили из просветительских идей о прогрессе. Наиболее серьёзным и последовательным противником «шишковистов» выступил В.А. Жуковский, который систематически оспаривал узкий подход Шишкова к языку, при котором не учитывалось само содержание литературы, её родовые и жанровые признаки. Русская проза, по его мнению, ещё слаба — лучшие её образцы как раз и принадлежат перу Карамзина.

Но в литературной практике некоторых из «карамзинистов» сказались и негативные явления: «литературный аристократизм», презрение к непонимающей «черни», доверие к литературному вкусу «избранных» и искусству «для немногих». Это приводило к тому, что язык литературы превращался в салонный, из него изгонялось всё грубое, оскорблявшее утончённый вкус читателей и особенно читательниц. Конечно, это не касалось таких ярких представителей новой русской поэзии, какими были Жуковский, Батюшков и, конечно, сам Карамзин.

Дальнейшее развитие русской литературы показало возможность найти наиболее удачное соединение всего того ценного, что было в позиции каждой из спорящих сторон. И здесь главная заслуга принадлежит А.С. Пушкину . Не случайно в романе «Евгений Онегин» он уделяет большое внимание вопросам языка и литературы, достаточно иронично отзываясь при этом о давно минувших ко времени создания романа спорах «шишковистов» и «карамзинистов». Как писатель-реалист, великий русский поэт сознавал, что литературный язык не может не учитывать и того пласта лексики, которая была характерна для речи очень широкого круга русских людей, — просторечий. Суть его позиции в том, чтобы обогащать литературный русский язык всеми теми возможностями, которые появляются в живой речи.

Именно эта позиция позволила Пушкину и его последователям создать тот литературный русский язык, которым мы пользуемся.

С Ломоносова словесность разделяется на публицистику, литературу и т.д.

17в- Ломоносов-реформа русского стихосложения, которую он провел вслед за Тредиаковским, он развил его мысль дальше. "Письмо о правилах российского стихотворства" не только ямб, хорей, но и анапест в сочетании с ними. между рифмы восьми и шестистопные.

Сумароков- создатель репертуара первого русского театра. Сотрудник академического журнала "Ежемесячные сочинения" и "Трудолюбивая пчела".

Дмитриев Александр Иванович - поэт и переводчик.

Державин- "Фелица" Прославление великую императрицу Екатерину 2.Человек как неповторимая индивидуальность. Он создает ряд образцов лирических стихотворений ("Снегирь")

Жуковский В.А. - русский поэт один из основоположников романтизма в русской поэзии, переводчик, критик (сентиментализм). "Сельское кладбище", "Вадим новгородский ", "Людмила"-переделка Бюргеровской "Леноры". Литературное общество "Арзамас" - шуточная борьба с консерватизмом. "Молитва русских". Автор первого гимна России. "Иван царевич и серый волк"

Крылов И.А. - публицист, поэт баснописец. 236 басен.

1785- "Клеопатра" трагедия, не сохранилась.

1786 - Филомена".

"Бешеная семья"- сочинитель.

Карамзин Н.М. - историк, крупнейший русский литератор эпохи сентиментализма. "Русский стерн". Создатель одного из первых обобщающих трудов по истории россии "История Гос-ва Российского". Редактор "Московского журнала". Обогатил язык новыми словами (впечатление, влияние, влюбленность, трогательный, замечательный и т.д.). "Письма русского путешественника", "Бедная Лиза". Интересуется внутренним духовным миром человека, его стихи говорят на "языке сердца".

Пушкин-создатель русской национальной литературы - "Говори как пишешь и пиши как говоришь". Пушкин выступил наследником и продолжателем «революции в искусстве» XVIII - начала XIX в., собирателем опыта как первых реалистов - «поэтов действительности», так сентименталистов и романтиков - этих «поэтов чувства и сердечного воображения», преодолев при этом односторонность раскрытия человека, свойственную тем и другим, навсегда освободив литературу от той исторически обусловленной художественной ограниченности писателей прошлого, которая порождала эстетическую невыдержанность их творчества. Задача такого реформирования обобщить художественный опыт человечества. Пушкин был продолжателем дела, начатого Тредиаковским, Ломоносовым и Сумароковым. Вместе со своими современниками Карамзиным и Жуковским он предпринял грандиозный труд по построению новой русской литературы как части и наследницы литературы мировой. Перенесение норм одного жанра в пределы другого оказывалось важным средством пушкинского стиля. Отсюда поражавшее современников ощущение новизны и необычности пушкинского письма. Благодаря этому же Пушкин смог отказаться от принципиального деления средств языка на "низкие" и "высокие". Это явилось условием решения им важнейшей задачи - синтеза языковых стилей нового национального русского языка.

Тема 4. Языковая реформа Карамзина "Карамзинисты и Шишковисты".

К концу 18в. в России встает вопрос о литературном языке. Была литература, но не было литературного языка, был церковный, а так же многие(большинство) знали французский.

Карамзин предлагает взять за основу французский язык и перевести его на русский согласно французскому синтаксису. Языковая реформа Карамзина противостояла Ломоносовскому принципу "Трех штилей" - писать так, как говорить. Заимствования - стремление образовать новый литературный язык. Он решительно отказался от тяжелой и не соответствующей духу русского языка немецко-латинской синтаксической конструкции, введенной Ломоносовым. Вместо длинных и неудобопонятных периодов Карамзин стал писать ясными и краткими фразами, используя как образец легкую, изящную и логически стройную французскую прозу. Поэтому суть реформы Карамзина не может быть сведена к сближению книжных норм с формами разговорного языка дворянского света. Карамзин и его сподвижники бы ли заняты творчеством общенационального языка, литературного и разговорного одновременно, языка интеллектуального общения, устного и письменного, отличающегося как от книжного стиля, так и от бытового просторечия, дворянского в том числе. Осуществляя эту реформу, Карамзин, как это ни странно может показаться, ориентировался на языковые нормы не романтизма, а французского классицизма, а также на язык французского Просвещения XVIII века

Сопротивления Шишкова. Александр Семен. Шишков русский писатель, адмирал. 1976г- член литературной российской академии

"Беседы любителей русского языка" Попытка осуществления славяноведения при российских университетах.

Считал, что французский синтаксис и пунктуация уничтожат национальность. («Хочешь погубить народ - истреби его язык»)В противовес европеизму Шишков выдвинул идею народности литературы - важнейший признак далекого от классицизма романтического мироощущения. Получается, что Шишков тоже примыкал к романтикам, но только не прогрессивного, а консервативного направления.

В 1803 году Шишков выступил с «Рассуждением о ста ром и новом слоге российского языка». Он был за возвращение литературы к устному народному творчеству, к народному просторечию, к православной церковнославянской книжности.
Он упрекал «карамзинистов» в том, что они поддались соблазну европейских революционных лжеучений. Иногда критика его была меткой и точной. Шишкова возмущала уклончивость и эстетическая жеманность в речи Карамзина и «карамзинистов»: он считал, что вместо выражения «когда путешествие сделалось
потребностью души моей» Можно сказать просто: «когда я полюбил путешествовать»

Сущность полемики между шишковистами и карамзинистами.
Классицизм, влиятельное литературное направление, державшее в своей власти художественное творчество более чем в течение столетия, не окончательно сошел со сцены в первой четверти XIX в.

Делаются попытки приспособить его к новым историческим условиям, отыскать в нем целесообразное в социально-этическом и художественном отношениях. В рассматриваемое время шел процесс дифференциации внутри этого литературного направления, который вел к распаду системы.

В конце 80-х годов XVIII в. Державин организовал литературный салон, посетителями которого были А. С. Шишков, Д. И. Хвостов, А. А. Шаховской, П. А. Ширинский-Шихматов. Все они были активными сторонниками классицизма и создали литературное общество „Беседа любителей русского слова" (1811 -1816), в которое входили также И. А. Крылов и Н. И. Гнедич. А. С. Шишков, оказавшийся теоретиком общества, отчего его сторонники получили наименование „шишковистов",- публицист, настроенный реакционно, противник даже слова „революция" („Слава тебе, русский язык, что не имеешь ты равнозначащего сему слова! Да не будет оно никогда в тебе известно... "). „Рассуждение о любви к отечеству" - пример реакционной интерпретации патриотизма. Защищая русское самодержавие и церковь, Шишков выступал против „чужеземной культуры". Такая позиция привела его и шишковистов к неприятию языковой реформы Карамзина и европейских симпатий этого писателя и его группы.

Разгорелся спор шишковистов с карамзинистами. Хотя социальные позиции их отнюдь не были противоположными (и те и другие были монархистами) , „европеизированному" языку карамзинистов Шишков противопоставил национальную языковую архаику. В „Рассуждении о старом и новом слоге российского языка", по существу, он воскрешал устаревшее для XIX в. учение Ломоносова о трех штилях, особенно превознося высокий штиль. В „Беседе" читались оды, „пиимы", трагедии, одобрялись произведения столпов русского классицизма. Однако влечение к национальной самобытности, свойственное членам „Беседы", было общественно ценной тенденцией, особенно когда она обращала писателей к реальным сторонам русской жизни, что весьма успешно осуществлял Державин в стихотворениях типа „Евгению. Жизнь Званская", „Приглашение к обеду".

Выдающихся успехов достиг в этом отношении И. А. Крылов. Классицизм эволюционировал в сторону реализма, эта тенденция всегда была заметна в низких и средних жанрах - комедиях, сатирах, баснях, эпиграммах.